Глава 2 Рано взрослеть нам пришлось

Однажды отец пришел домой раньше, чем обычно, и взволнованно воскликнул:

- Арестовали Хатаевича!

Его глаза светились! Даже, пожалуй, не просто светились, а искрились. Из них вырывались лучики какого-то наслаждения вперемешку с торжеством.

Что я знал о Хатаевиче? Первый секретарь Днепропетровского обкома партии. Недалеко от нас были летние военные лагеря имени Хатаевича. Вот, пожалуй, и все.

Смотрел я на отца недоуменным взглядом. Во времена, когда отец проводил коллективизацию, я был в курсе всех его дел, вместе с мамой и сестрами остро переживали все перипетии его работы, да и всей нашей жизни. А сейчас, на новом месте, о своей работе он дома ничего не говорил. Тогда, в период коллективизации, наша хата была для него одновременно и рабочим кабинетом, и залом для заседаний. А сейчас в нашем доме только наши детские крики, и мамины уговоры поменьше шуметь. Что произошло?

Продолжал смотреть на отца с удивлением. Но задавать вопросы не стал. Понял лишь то, что в жизни отца произошло что-то очень важное, что его заставило вот так несдержанно отозваться о Хатаевиче.

- Вот что, сын мой, - после паузы произнес отец, - ты уже, считай, взрослый и я могу поведать тебе о том, что тяжелым камнем лежало у меня на душе последние годы, как я из довольно солидного начальника превратился в маленького бригадирчика.

И вот что он поведал.

После окончания Харьковского коммунистического университета имени Артема он был направлен на работу начальником райЗО (районного земельного отдела) Васильковского района Днепропетровской области. По нынешним меркам - это начальник районного управления сельского хозяйства.

От своего предшественника получил стол с горой непрочитанных <бумажек> - всевозможных законов, инструкций и постановлений относительно того, как должна функционировать Советская власть на селе. На разбор стола отец отвел ночи.

Сложнее было разобраться с деятельностью Васильковской МТС. Председатели колхозов ринулись к новому начальнику со всевозможными просьбами. Очень просили ликвидировать <показуху>.

Сущность этой <показухи> заключалась в том, что тракторные агрегаты постоянно базировались при МТС, и чуть ли не каждодневно с Красным Знаменем колонной разъезжались по колхозным полям. Многие из них только добрались до поля, а уже и обедать пора.

Собрал отец в МТС всех председателей колхозов и руководство самой МТС. Дебатов, практически, не было. Всем было ясно, что это - пережиток революционной эйфории, и с ним нужно было расстаться еще вчера. Более того, на этом же собрании распределили тракторы по колхозам и <квартироваться> им, тракторам, дома, то есть в МТС, приказано лишь в длительное межсезонье или при серьезном ремонте.

При решении этого вопроса отец совершил свою первую серьезную ошибку - не согласовал свои действия с райкомом партии, посчитав, что это чисто производственное мероприятие и находится полностью в его ведении. И, как выявилось позже, - напрасно:

Председатели колхозов, почувствовав в новом начальнике рационального руководителя, подняли перед ним крамольную тему - несправедливость оплаты за работу, выполненную МТС. Существо проблемы заключалось в том, что оплата за выполненную работу производилась, как говорили, - от колеса, и вовсе не зависела от результатов конечного труда. Чем больше, например, культивировали поля, тем больше колхозу приходилось платить. Как это отражалось на величине урожая? Никого это не интересовало. Поэтому, в неурожайные годы чуть ли не весь урожай приходилось отвозить на элеватор в счет оплаты за работу МТС. Себе же и на семена мало что оставалось, не говоря уже о том, сколько граммов зерна остается колхозникам на трудодень.

Эту проблему отец стал изучать со всех сторон: партийной, юридической, социальной, производственной. И вновь допустил предыдущий промах - первоначально не получил на это свое деяние согласия райкома партии.

Знали ли в райкоме партии о шагах, которые предпринимает новый начальник райЗО? Безусловно! И не просто знали и присматривались к нему, но и держали под контролем каждый его шаг. В районной газете появилась на него карикатура, где он разбирает горы бумаг на своем письменном столе. Эту критику отец признал, в общем, справедливой. Но что ему делать, если работа требовала следовать букве закона? Законы же целой кучей лежали у него на рабочем столе непрочитанными.

Объехал отец все колхозы, детально познакомился с их производственной деятельностью и экономическими показателями. Разобрался и с тем, сколько приходилось вывезти зерна на элеватор за работу МТС, сколько колхозу оставалось на семенной фонд, сколько для удовлетворения производственных проблем и сколько на оплату на трудодень. И - пришел в ужас:

Теперь ему - не до разгребания гор бумаг на столе. Решил посоветоваться с районным партийным руководством. Пришел в райком партии, а там ему как снег на голову - вызывает Хатаевич. Хотел уяснить, по какому поводу, какие материалы с собой взять? Но в райкоме, усмехнувшись, только развели руками.

В приемной секретаря обкома долго ждать ему не пришлось. Вежливо сообщили: "Заходите, вас ждут". Не успел отец закрыть за собой дверь, как услышал окрик:

- Развалить МТС задумал? Решил идти против линии партии? Я этого тебе не позволю!

Остановился отец у самой входной двери.

-Партбилет - на стол!

Отец машинально положил партбилет на стол. После он мне объяснил, что в тот момент поступал, как солдат, без осознания, что за этим может последовать.

- Партбилет пока забери! - с гневом выпалил Хатаевич. - Об оргвыводах узнаешь в своем райкоме партии. Разговор - закончен.

Так же, как и положил партбилет на стол секретарю обкома, так же машинально он забрал его обратно, вышел из кабинета и оказался на улице. Свежий ветерок привел его в чувство. Он то не робкого десятка. За плечами - гражданская война, НЭП, коллективизация. Бывало всякое:

Вернулся домой. Зашел в райком партии. Встретили внешне благожелательно. Ни о чем не спросили, мол-де, сочтешь нужным, - расскажешь сам. А сейчас - работай, жди.

Недели через две пригласили в райком партии и прочитали приговор такого толка: с работы начальника райЗО снять и направить в Криворожский район управляющим отделением совхоза.

- Вот так я оказался здесь, - подытожил отец, - Обидно? Безусловно! Поступал, как требовала тогда обстановка, дело. В Васильковском районе я был единственным специалистом с высшим партийно-сельскохозяйственным образованием. Но я - коммунист, значит - солдат партии. Куда партия пошлет, туда и должен идти. Солдат самостоятельно пути не выбирает, а идет туда, куда приказано. И везде предано должен служить делу, которому посвятил всю свою жизнь - строительству коммунистического общества. На каком посту? На любом, но обязательно беззаветно служить Родине.

-И кто же вот так тебя подставил? Персонально?

- Да разве дело в том, кто персонально? Хатаевича объявили врагом народа. Но ведь он - не одинок. Такие вот <патриоты>, прикрывающиеся линией партии, засели и в районах, и в области, да и повыше:

Слезы блеснули на его глазах. На мгновение. Но тут же стал он прежним. Дальше разговор не продолжил, но пообещал, что это наша встреча не последняя, и посоветовал внимательно читать газеты.

Я ожидал, что в ближайшее время отец вновь вернется к начатому разговору. Но шли недели, месяцы: Целыми днями, без выходных и праздников, он продолжал делать порученное ему дело. Да и не только - порученное. Так уж сложилось, что фактически пришлось взвалить на свои плечи почти весь совхоз, хотя продолжал числиться управляющим отделением. Многие просили пояснить, разъяснить, уточнить, как лучше выполнить определенные производственные работы, решить возникающие проблемы в их семьях. Особенно много неясного было по поводу линии партии по выявлению врагов народа. Как могло случиться, что их, врагов этих, оказалось так много?

В период коллективизации я понимал все происходившее. Тогда было все ясно - кто друг, а кто враг. А сейчас:

С того памятного разговора прошло почти полгода. Однажды возвратился отец с работы рано. Я еще уроки не выполнил. Настроение у него было хорошее. Улыбался. Шутил.

- Вот и все! - промолвил он и, сделав паузу, с удовлетворением сообщил:

- Теперь я уже не управляющий отделением совхоза. Возвращаюсь на партийно-хозяйственную работу. Получил новое назначение. Так что сегодня у меня появилось время продолжить наши с тобой занятия по <Текущему моменту>.

Подошел отец к этажерке (так назывался сплетенный из лозы мини шкафчик для хранения книг), достал оттуда школьную тетрадку, проговорил:

-Начнем вот из этой цитаты. Прочитай, - предложил мне.

На обложке тетради написано: "Конспект лекций по истории ВКП(б) студента 1-го курса Харьковского коммунистического университета имени Артема. Бугайченко В.Н. 1931 год".

Читаю: "Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева. Не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова - красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма. До животного состояния".

-Что это за бред? - спрашиваю. - Какой маньяк это написал?

-А ты прочитай еще вот эту цитату, - и открыл тетрадку на другой странице.

Читаю: "Жизнь, даже чисто физиологическая, станет коллективно-экспериментальной, человеческий род, застывший, снова поступит в радикальную переработку и станет - под собственными пальцами - объектом сложнейших методов искусственного отбора и психофизической тренировки".

Если при чтении первой цитаты я полностью понимал ее содержание, то в этой - мало что осознал. Смотрю на отца непонимающими глазами, а он предлагает прочитать еще одну цитату.
Вновь читаю: <Рабочий класс может приблизиться к социализму лишь через великие жертвы, напрягая все свои силы, отдавая свою кровь и нервы>.

-Прочитал? Ну и как?

-Ужас! Какие идиоты все это написали?

- Не идиоты, а один видный политический, военный и государственный деятель.

- Так кто вот такое мог написать?

- Эта писанина принадлежит Лейбу Мовшевичу Бронштейну.

- Такого я не знаю.

- В школе эта фамилия обычно не называлась, так как слыл он под псевдонимом "Лев Троцкий". Да-да! Все эти высказывания принадлежат ему, Троцкому.

В этот момент в моей памяти всплыли дискуссии папиных соратников по коллективизации, которые частенько проходили в нашем доме. О Троцком говорили частенько. Клеймили - нещадно. Анализировали его преступную, предательскую деятельность. Разбирали содержание его многих директив, направленных, по существу, на разжигание гражданской войны и уничтожение неугодных ему слоев населения России. Но о том, что я прочитал в цитатах, разговора не было. Об этом я и спросил отца.

- И я об этом узнал лишь в университете. Еще раз прочитай первую цитату и обрати внимание на его мысли относительно помощи заокеанских банкиров, - добавил он.

Читаю вслух: "Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами". Задумался. Какая связь между заокеанскими банкирами и лично Троцким? На чем будет основываться их <дружба>? Я уже достаточно хорошо понимал, что любые деловые отношения должны быть взаимовыгодными. Что выиграют банкиры? Что выиграет сам Троцкий? Что им нужно? Последние вопросы произношу вслух.

- А ты еще раз прочитай ту же цитату, и обрати внимание вот на этих двух словах, - и пальцем указывает на одно из мест цитаты.

Читаю: "на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма".

- Это, что? Троцкий планировал создать сионистскую республику?

- Совершенно верно. Планировал создать Российскую сионистскую республику, - подтвердил отец. - Улавливаешь идею?

-Сам Троцкий не мог же выполнить эту задачу. Кто ему в этом должен был помогать?

- А ты обрати внимание в той же цитате на два слова: <Мы>, с чего начинается цитата, и <банкиры>.

Что касается банкиров, то здесь все ясно. Не сами они, а их капитал будет предоставлен в распоряжение тех, кто подразумевается под словом <мы>.

-Если Троцкий пишет <мы>, то кого он подразумевает?

Отец раскрывает ситуацию, сложившуюся в России после Февральской революции 1917 года. Эта революция - буржуазная. Она была выгодна лишь крупному капиталу, и не смогла остудить революционного накала в российском обществе. Тучи новой революции сгущались над страной. К ней, к новой революции, готовились не только большевики. Международный еврейский "центр" сионистов в помощь Троцкому прислал семитысячный отряд. Все они, как и многие коренные евреи-сионисты, поменяли свои настоящие фамилии на российский лад, и, по велению своего патрона-Троцкого, растворились в российском обществе. Став вторым лицом в составе большевистского правительства, Троцкий расставил своих ставленников и в армии, и в милиции, и в прокуратуре, и в следственных органах:

- В происшедшей в октябре 1917 года социалистической революции, - продолжил отец, - Троцкому не удалось создать свою сионистскую республику. Поэтому он поставил задачу воссоздать условия для возникновения следующей революции, но уже - сионистской. Для этого надо было вызвать у российского народа недовольство Советской властью путем массовых репрессий, которые были узаконены 24 января 1919 года председателем ВЦИК Свердловым (Апфельбаумом) своим указом: "Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Провести массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью".

- Это и против казаков Запорожских?

- Безусловно! - подтверждает отец. - Две недели спустя 5 февраля уже сам Троцкий в директиве к исполнению местными Советами в прифронтовых областях потребовал: "Все оставшиеся в рядах казачьей армии после 1 марта объявляются вне закона и подлежат истреблению. Все семьи казаков, оставшихся в рядах казачьей армии, объявляются арестованными и становятся заложниками. В случае бегства одной из семей, подлежат расстрелу все семьи заложников".

Отец перебирает свои тетрадки-конспекты и очень быстро находит нужные для нашего разговора материалы.

- Свердлову и Троцкому вторит Бухарин в своей работе <Экономика переходного периода>, изданной в 1920 году. Вот что он пишет: "Расстрелы являются одной из форм становления коммунистического общества: Без массовых репрессий и расстрелов нам коммунизм не построить".

Я внимательно вслушиваюсь в содержание слов самого отца, и в содержание того, что он цитирует.

- Но всех этих <теоретиков> планирующейся сионистской республики опередил Овсей-гаршен Ааронович Радомышельский, известный нам под кличкой Зиновьев. Он возглавлял в Петрограде и губернии Советскую власть. В газете <Северная коммуна> 19 сентября 1918 года он дал директивное указание такого содержания: "Мы должны увлечь за собой 90 миллионов населения из 100 миллионов населения России. С остальными бесполезно разговаривать - их надо уничтожать". После этого директивного указания по всей губернии прокатились расстрелы без суда и следствия.

На этом наша беседа с отцом была прервана мамой, которая пригласила к ужину. После ужина разговор был продолжен.

- Я очень хотел бы, - говорит отец, - чтобы ты не отождествлял сионистов с простыми евреями. Ты же знаешь, что в пятнадцати километрах от нас расположен еврейский колхоз. Там работают трудолюбивые и честные евреи.

Я знал, что отец только вчера побывал там. Знакомился с деятельностью их партийной организации, которая теперь входит в состав территориальной, которую ему поручено возглавлять.

- Сионисты - это выродки еврейского народа. Они, выродки, имеются, к сожалению, у любого народа, в том числе и украинского, - подытожил отец. - Состав троцкистской группировки разноплеменный, многие <клюнули> на приманку заморского капитала. А теперь - о самом важном моменте в рассматриваемой проблеме. Посуди сам. Репрессии в ходе гражданской войны ставили главной задачей как можно больше сторонников Советской власти переманить на их сионистскую сторону, умышленно истребляя многих-многих невинных людей якобы от имени Советской власти. Это происходило до высылки Троцкого из страны, происходило и позже, включая и настоящее время. Мне думается, - заключает отец, - что сейчас назревает какая-то новая волна противоборства между сторонниками и противниками Советской власти. Теперь ты можешь самостоятельно следить за развитием событий. Хатаевич был не одинок. В этом я твердо убежден. И в Васильковском райкоме партии были не только его сторонники, но и ставленники.

Переехали мы жить на новое место работы - в Зеленую Балку того же Криворожского района. Село большое и на две почти равные части поделено центральной дорогой из Кривого Рога в южную часть района. Восточная часть села называлась Ковалевка. До революции здесь было поместье потомственного помещика Ковалева. Западная часть села называлась Нестеривка по имени помещика простого происхождения - Нестора. С запада на восток оба села разделялись на северную и южную части большой балкой, в которой располагались три пруда, два - в Ковалевке и один - в Нестеривке.

Мы поселились в одном из трех домов поместья бывшего помещика Ковалева. Через дорогу, немножко наискось, располагался Сельсовет, а рядом с нашим домом - молокозавод Зелено-Балковского сельПО.

Колхозная контора Ковалевки была в южной части села, по ту сторону пруда. Там же, на пригорке, красовалась школа. На нашей улице был сельский клуб, в который удачно переоборудовали дом одного из кулаков.

Контора Нестеривского колхоза расположилась в западной части села в церковном подворье, а сама церковь была превращена в складское помещение.

Магазин Зелено-Балковского сельПО примыкал к центральной дороге между селами. Поликлиника оказалась в Нестеривке, в квартире ликпома (ликарьского помичныка), как тогда называли сельского врача.

Возле нас, совсем рядом, у пруда было сельское кладбище, которое оказалось для мальчишек очень удобным местом для игр в <войну>. Было оно всегда заросшее высокой травой, так что легко можно было спрятаться и <красным> и <белым>.

Игры в <войну> были самым популярным развлечением всей сельской малышни. <Красными> и <белыми> становились поочередно то ковалевцы, то нестеривцы. Иногда игры проводились и в меньших составах - силами лишь одного села, а то и улицы. Кладбище чаще всего было штабом, где располагался <командный> состав. Вся <бойня> проходила в камышах вокруг трех прудов.

Старожилы вспоминали, что такие игры проходили здесь же и накануне империалистической войны, и, по аналогии, предрекали: <Скоро быть новой войне!>. Даже называли точную дату - 1941 год, пользуясь предсказаниями известного российского астролога Брюсса. Мне удалось увидеть несколько листков, вырванных из книги этого свода пророчеств. Из этих страниц я почерпнул сведения, что война начнется в воскресенье, будет жестокой и затяжной. Победит в ней тот, на кого нападут.

Познакомил отца с этим предсказанием. Он лишь махнул рукой, мол-де, вздор какой то:

- Кто может знать, что будет и когда будет?

Об этом гадании я вспомнил в первый день войны. Началась действительно в воскресенье. Мне подумалось: "Неужели будет затяжной? Нас же убеждали, что "танки наши быстры":

Просторный зал нашей Зелено-Балковской квартиры, как и в Протопоповке, превратился в рабочий кабинет, дискуссионный зал и приемную секретаря территориальной партийной организации.

Вскоре после приезда сюда начались газетные публикации судебного процесса над <врагами> народа. Печатались полные стенограммы: вопрос - ответ, вопрос - ответ:

Признания подсудимых приводили меня в ужас. Тогда у меня относительно виновности этих врагов народа никаких сомнений не возникало.

Часто мы с отцом возмущались поведением зарубежных деятелей, которые протестовали против проводимого судебного процесса, считая подсудимых истинно российскими патриотами.

В наше село приехала к своим родственникам семья репрессированного директора одной из домен Кривбаса (Криворожского рудного бассейна). Вела себя эта семья как-то обособленно, ни с кем не контактировала. Сейчас я даже не могу припомнить, работали ли они в нашем колхозе. Их обе дочери-школьницы не очень приветливо были встречены нами из-за их явно не украинского внешнего вида. В период процесса приехала к нам еще одна семья репрессированного деятеля. Признаюсь, что их дочь, евреечка, была смышленой, дружелюбной и довольно симпатичной. Никого не сторонилась. Как-то незаметно вписалась в наш школьный коллектив. Одноклассники признали ее, и кое-кто из парней даже стал за ней приударять, включая и одного из моих приятелей. О репрессированном отце никогда ничего не говорила, а мы ей об этом и не напоминали.

Во время судебного процесса у меня возникало много вопросов. Чуть ли не каждый день отец принимал у себя дома посетителей, многие из которых приходили узнать его мнение по поводу всего того, что происходило и в мире вообще, и на судебном процессе - в частности. В зал дверь обычно не закрывалась, и я мог знакомиться с ответами отца. Чаще всего посетители приходили вечером, когда домашние заботы отходили на второй план.

Всех посетителей интересовал, прежде всего, вопрос, как удалось выявить всех этих <врагов> народа. Отец пояснял:

- Всю свою жизнь вредили они открыто, организовывали взрывы на шахтах, диверсии на заводах, не скрывали своего отрицательного отношения к партии, к Советской власти, колхозам, простому народу: И все это время Советская власть и лично Сталин надеялись, что они образумятся. Убийство Кирова стало той гранью, которая отделила их от нашего народа, так как их <перевоспитать> надежды больше уже не было. Настало время от них избавиться и воздать по заслугам.

Часто посетителей интересовал вопрос, действительно ли они были шпионами? При этом в понятие шпион обычно вкладывалось обывательское определение - выдавать за деньги государственные секреты.

- Были ли они шпионами? Были куда больше, чем простые шпионы! - утверждал отец.

Большой популярностью пользовались отцовские вечера в клубе под названием <Текущий момент>. Ввел он их сразу же по приезду в Зеленую Балку. На стене клуба был повешен ящик для записок с вопросами к секретарю парткома. Вопросы можно было задавать и непосредственно на самом <вечере>. В это время клуб был полностью заполнен посетителями не только нашего села, но и близлежащих сел и хуторов, даже тех, которые не входили в зону деятельности возглавляемой отцом территориальной партийной организации.

Такие же вечера отец проводил и в других селах и хуторах.

Для поездок у отца была тачанка - пулеметная, времен гражданской войны, изрешеченная пулями, но без пулемета. Однако отец предпочитал ездить на велосипеде.
Готовился к таким вечерам отец очень основательно. Каждый раз использовал труды Ленина, полное собрание которого приобрел, будучи еще студентом университета. Никаких текстов докладов или тезисов он не писал. Собираясь на вечер, он в соответствующем порядке раскладывал вопросы и делал закладки на нужных страницах томиков Ленина. Иногда брал с собой некоторые газетные публикации.

Даже после судебного процесса и вынесения приговора людской поток к отцу не уменьшился. На вопрос: <Справедлив ли приговор?> ответ, как правило, был утвердительный. Но однажды я услышал и такой ответ: <Несправедлив. Я на месте Сталина расстрелял бы их, гадов, из пулемета еще в гражданскую войну!>

Мама не однажды предлагала отцу перенести свою приемную в Сельсовет. Много лишних забот было у нее оттого, что она становилась практически его и секретарем, и уборщицей. Отец соглашался, что свое жилье не стоило бы превращать в рабочий кабинет, и что во второй комнате Сельсовета можно было бы ему расположиться. Однако этого он не может себе позволить. Авторитет сельсовета и так низок, так как его председатель Гурский - простой кузнец этого же села. Расположись отец там, то о сельсовете вообще могут позабыть.

Было еще одно место у отца, куда бы он мог <переселиться> - сельПО, председателем которого он тоже был. Однако оно располагалось в одном доме с магазином.

Не однажды мы с отцом обсуждали положение дел в Красной Армии. Он убежденно утверждал:

- Проведенная в Красной Армии чистка укрепила обороноспособность страны, в корне подорвала влияние троцкистов в армии, очистила ее от изменников и шпионов.

Все последующие годы до моего призыва в армию в 1940 году, отец со мной делился своими мыслями по поводу всех его дел. Сейчас то я понимаю, что он, формируя мои взгляды, одновременно использовал меня в виде боксерской <груши>, отрабатывая в разговоре со мной свое видение существовавших проблем. Это нужно было ему, чтобы быть готовым ответить на всевозможные вопросы его многочисленных посетителей.

Отца призывали на военное сборы каждое лето. После последнего сбора ему пришлось переквалифицироваться в интендантского деятеля, и Польскую кампанию он прошел всю, от начала до конца. Весной 1941 года вновь был призван на военные сборы, но домой так и не вернулся. Погиб под Киевом 9 августа 1941 года.

- Были ли эти репрессии необходимыми, или они были направлены против невинных людей, и жертвами стали невинные люди? - не мог я не задать отцу такого вопроса.

- После победы Октябрьской революции против ленинской линии на строительство Советской власти в России, - утверждал отец, - выступила оппозиция во главе с Троцким и его сподвижниками Каменевым (Розенфельдом), Зиновьевым и примкнувшим к ним Бухариным, Рыковым, Томским, Ягодой, Радеком и рядом других оппозиционеров. Их задачей был захват власти, реформирование всей жизни в России по западному образцу, то есть возродить капитализм, как того требовали их хозяева - заокеанские и европейские, с кем они были тесно связаны, которые их финансировали и ними руководили. Троцкисты, сразу же после победы Октябрьской революции, в большом количестве оказались в составе правительственных структур, особенно в правоохранительных органах, чему способствовал сам Троцкий, который был вторым лицом в советском правительстве. Что же касается Красной Армии, то здесь его голос был почти всегда решающим, так как он был Председателем революционного Совета республики. Поэтому и неудивительно, что сионистские деятели оказались у власти во всей ее вертикали - от простых следователей до министров. Так что засилье сионистов во властных советских структурах - это <заслуга> Льва Троцкого. Первое открытое сражение Сталина с троцкистами произошло на Х1V съезде партии в декабре 1925 года. На этом съезде стояла задача определить пути перехода от гражданской войны к мирному социалистическому строительству. Доклад на съезде сделал Сталин, наметивший пути превращения России из аграрной страны в страну индустриальную. Он предложил сделать основной упор на создание тяжелой промышленности как основы индустриализации страны. С содокладом выступил Зиновьев, в котором он резко осудил сталинский план индустриализации, и настаивал на приоритетном развитии легкой промышленности, ссылаясь на опыт капиталистических стран.

Диалог-дискуссия между Сталиным и Зиновьевым была столь забавной, что отец решил привести ее в стенографическом виде, пользуясь своими институтскими конспектами по <Истории ВКП (б)>.
Сталин задает содокладчику Зиновьеву вопрос:

- Кто является автором предлагаемого вами съезду плана индустриализации страны?

Зиновьев, не ожидая такого вопроса, побледнел, явно растерялся и некоторое время даже молчал. После паузы ответил:

- Этот план принадлежит мне и товарищам из оппозиции, родился он в результате мучительных раздумий о судьбах страны.

Сталин задает второй вопрос:

- Почему же этот план оппозиции как две капли воды похож на план американского банкира Дауэса, направленный на ограбление и закабаление нашей страны?

Побледневший Зиновьев схватился рукой за сердце, не в силах произнести ни слова. Не получив ответа, Сталин перед делегатами съезда раскрывает суть плана Дауэса, являющегося видным представителем ассоциации промышленников США, и в заключение отмечает три цели этого плана:

- Первое. Создать объективные условия для получения Англией и Францией репараций с Германии. Второе. Превратить СССР в сырьевой придаток развитого Запада, тогда ни о каком строительстве социализма в СССР не может идти и речи. Известно, что страна, которая не производит собственными силами машины, теряет всякую самостоятельность. Она всегда зависит от страны, из которой получает машины. Третья задача, поставленная Дауэсом, поистине опасная для нашего великого советского народа. Если мы клюнем на приманку, которую нам подбрасывают американские империалисты, - начнем индустриализацию страны с развития легкой промышленности, нам в случае империалистической агрессии, от которой, как говорил Ленин, мы всегда на волоске, защищаться будет нечем... мы останемся беззащитными перед лицом возрождающегося германского империализма.

Затем Сталин задал еще один вопрос:

- Кто же вы такие, господа оппозиционеры? Либо вы люди, до предела наивные, абсолютно безграмотные в области политики и экономики, младенцы поистине неведующие, что творите; либо вы агенты Дауэса, стремящегося сорвать социалистическое строительство в нашей стране!

В ответном слове Зиновьева было признание своих ошибок, и заверение не выступать против линии партии.

Отец в заключение этой беседы со мной сказал:

- Проводя коллективизацию, я ни на минуту не сомневался в правоте Сталина, и делал все от меня зависящее, чтобы Советская власть была надежно защищена от любых заморских посягательств.

В следующей нашей беседе отец пояснял:

- К середине 30-х годов партия была практически расколота. Троцкисты создали свои партийные организации и газеты. Расколотыми оказались и все правоохранительные органы, включая и Красную Армию. В стране нарастала все большая смута. И это происходило в период, когда гарь войны распространялась по всей Европе с необыкновенной скоростью. Воинствующий фашизм не только заявил о своей амбиции править всем миром, но и начал активно действовать. Партия слишком долго уговаривала оппозиционеров не вредить делу социалистического строительства, и репрессии против них начались лишь тогда, когда дискутируемые вопросы перешли из области теории в практическую работу, когда выявились факты не просто непонимания линии партии, а уже началась непосредственная борьба за власть. Разоблачение троцкистов было особенно важным шагом партии в связи с нарастанием угрозы войны. В условиях надвигающейся войны наличие широкой и враждебной оппозиции, как в партии, так и в государственном аппарате, было смертельно опасно.

Затем отец добавил:

- Многие оппозиционеры не выступали против партии открыто, а действия свои прикрывали лозунгами защиты отечества. Вот потому то они и наносили наиболее ощутимые удары по Советской власти. Это они, находясь во властных структурах, репрессировали истинных борцов за Советскую власть, которые старались разоблачить действительных врагов нашего народа. Так что среди репрессированных было множество невинных людей, особенно тех, кто активно защищал завоевания Октября. Немало среди репрессированных оказалось и тех, на кого, по личной злобе или науськиванию других, <настучали> их недруги.

- Но любые репрессии не могут не быть кровавыми:

- Репрессии троцкистов - это справедливое возмездие за их кровавые деяния и в гражданскую войну, и во все последующие годы, когда они организовывали всевозможные экономические и политические диверсии. Так что с нравственной стороны эти репрессии носили справедливый характер. С политической, государственной точки зрения - это шаг к укреплению Советской власти, и ее очищения от истинных врагов народа. В свою очередь - это шаг к сплочению рабочих, крестьян, интеллигенции перед лицом нависшей военной угрозы. В таких условиях монолитность нации - первейшая и главнейшая задача времени.

Я выразил соболезнование невинно репрессированным и спросил:

- Неужели нельзя невинных освободить?

- Еще в 1937 году, на февральско - мартовском Пленуме ЦК партии, Сталин говорил: "Некоторые наши партийные руководители без меры исключают из партии тысячами и десятками тысяч партийцев. Но так могут подходить к членам партии лишь люди глубоко антипартийные. В результате такого бездушного отношения к людям искусственно создается недовольство и озлобление. Мы не должны плодить врагов Советской власти, так как троцкистские двурушники ловко подцепят таких озлобленных товарищей, и умело потащат их за собой".

-Я спрашиваю о тех, кто уже сейчас безвинно сидит в тюрьме. Как быть с ними?

- На январском 1938 года Пленуме ЦК партии принято решение провести расследование и реабилитировать всех незаконно репрессированных, арестованных троцкистскими службистами, а также арестованных по всевозможным доносам и наговорам. После установления истины, клеветники и доносчики угодили в те места, куда направляли свои жертвы. В 1939 году началась массовая реабилитация незаконно осужденных.

Убийство Кирова, о котором частенько говорил отец, меня потрясло. Я воспринимал это, как продолжение троцкистского террора. Однако впоследствии, в 1938 году, когда отец вернулся из переаттестации командного состава, где ему в петлицы повесили уже <шпалу>, дающую ему комиссарские полномочия в батальоне, отец продолжил разговор. Начался он с моего простого вопроса:

-За что же убили Кирова?

- Причина главная - ускорить государственный переворот, создать поскорее <Российскую сионистскую республику>. Возглавлял эту террористическую деятельность сам Троцкий. Действовал он, прежде всего, через своих ставленников - Бухарина и Тухачевского.

- Это я понимаю. Первоочередной задачей троцкистов было обезглавить советское руководство, убить ведущих деятелей партии и, прежде всего, убить Сталина. Но почему все началось с убийства Кирова?

- В Ленинграде продолжало действовать вражеское <зиновьевское> гнездо предателей, так называемый "ленинградский центр". В него входили бывшие участники зиновьевской оппозиции, организовавшие подпольную контрреволюционную группировку. Этот <центр> ставил своей задачей убрать со своей дороги всех-всех, кто мешал их плану захвата власти. Кормили, поили и направляли деятельность этих вредителей капиталистические страны посредством своей разветвленной шпионской сети.

- Так они что - были шпионами?

- Да нет! Они были не просто шпионами, а куда хуже - организовывали диверсии на шахтах, крушения поездов и другие вредительства. Одновременно выдавали западным разведкам наши государственные секреты.

- Понятно. Киров же возглавлял ленинградскую партийную организацию. Вот потому то и начали с него...

- Не только. Обстановка сложилась в то время вот какая. Из Казахстана пошли письма в ЦК партии с жалобами на беззакония, творимые местными властями, особенно уполномоченными НКВД, которые издевались над семьями высланных туда кулаков. Для проверки этих жалоб был послан Киров. Жалобы подтвердились. Министру НКВД Ягоде, <девичья> фамилия которого Генрих Иегуда, был объявлен выговор, а прокурор Восточно-Казахстанской области Эдельштейн-Жириновский исключен из партии. Понесли соответствующее наказание и ряд других ответственных работников. После этого более пристально стали вести проверку деятельности всех структур и в правительстве, и в армии.

- Ты обмолвился о Тухачевском. Он тоже враг?

- Нам на военных сборах рассказывали, что была очень большая прослойка троцкистов среди высшего командного состава армии и военных округов, которая практически была сформирована еще Троцким. Все они были сионистами и не просто ждали, а организованно готовились к свержению Советской власти. Во главе военных и был Тухачевский. Он и его сподвижник Антонов-Овсиенко после гражданской войны на Тамбовщине из артиллерии расстреливали взбунтовавшиеся села, отравляющими газами выкуривали укрывшихся в лесу крестьян, а потом - расстреливали, - уточнил отец.

- А как сейчас обстановка в армии?

- Сейчас армия - монолит! - заключил нашу беседу отец.